Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

этот же был тут, с лысиной… Так это же ничего! Это же нам по делу!

Она встала со стула и, ухватясь ладошкой за собственный подбородок и глядя в пол, продолжила рассуждение:

— Если, допустим, нам нужно — причем здесь эта бумажка, когда можно не трогать ее? У нас же общий подпол. Перегороженный, правда, но это ведь ничего.

Она почему-то улыбнулась при слове «перегороженный».

— Так что если, допустим, надо, то, пожалуйста. Вам и карты в руки. Идемте.

Хозяйка поддела ногой край паласа и отбросила его в сторону: в крашенном полу оказалась крышка с кольцом. Нагнувшись, она уцепилась в него рукой и потянула на себя.

— А печать пусть висит на старом месте, раз ее прокурор повесил. Только вот свечку надо зажечь.

Прислонив крышку к дивану, она вернулась к комоду, выдвинула верхний ящик и достала оттуда толстую стеариновую свечу. Потом отправилась на кухню, чиркнула там спичкой и вернулась назад с горящей свечой.

Меня слегка потряхивало: перспектива остаться на веки в чужом подвале меня не устраивала, тем более что глаза у старухи как-то странно теперь блестели. Однако отступать было поздно — слишком много было прежде положено, чтобы пятиться назад.

— Воздух хороший там, удушья там быть не может, — успокаивала меня старуха. — А про подвал я вам потом расскажу.

— Хорошо, — согласился я без особого энтузиазма.

— Опускайтесь, да голову пригибайте…

Она первой шагнула на пыльные ступени, быстро спустилась книзу и вскоре пропала из виду. Озираясь по сторонам, я шагнул за ней следом. В любой момент на мою голову мог опуститься увесистый кол. Короче говоря, я лез не туда, куда надо. А куда надо, я не мог даже смутно догадываться.

Наверняка существовали какие-то иные пути, но я, собирая на себя паутину, тащился следом за старухой.

А та вильнула куда-то в бок и пропала. Потом вновь появилась из-за кирпичной кладки, словно привидение: свеча светила снизу вверх, изменяя облик старухи до неузнаваемости.

— Тут перекладина снизу, не споткнитесь, — подсказывала она. — А тут головой, смотрите, не это…

— Вижу, — бурчал я, слыша, как вибрирует мой голос.

— Теперь сюда. Видите? Здесь их подполье — только бы крышка была свободная. А то ведь у них там может и шкаф стоять. На крышке-то…

«Зачем надо было стену ломать, когда можно через подполье?» — пришла вдруг ко мне новая мысль.

Мы остановились. Перед нами были ступени, ведущие кверху, а на верху, в полу, темнел деревянный квадрат, испещренный неряшливо загнутыми ржавыми гвоздями. «Какие хозяева — такие у них и гвозди», — неожиданно подумалось мне.

— Ступайте, а я вас здесь буду ждать, — командовала старуха.

Я поднялся по ступеням, уперся руками в крышку, и та пошла кверху. Из щелей сыпались старые окурки и спички вперемешку с пылью.

— Давно не пользовались, — говорила старуха. — Как перестали огород садить, так и про подвал забыли.

Поднявшись по пояс над полом, я понял, что нахожусь отнюдь не в доме. Вероятно, это были сени, поскольку сбоку от меня вела кверху деревянная лестница — две длинные доски с некрашеными короткими ступенями поперек. Лестница вверху упиралась в вертикальную дверь, поперек которой темнела стальная накладка с навесным замком.

Ступив на пол, я приблизился к лестнице. Обычные ступени, каких сотни в наших российских домах советской постройки — не струганных, без точеных балясин и прочих красот. Однако лестница, используемая раз в десять лет, имела чистые ступени — на них даже намека не было на пыль.

Я стоял в раздумье, понимая, что бабка тоже смотрит на ступени, встав позади меня.

— У них там нет ничего, кроме веников, — пояснила она. — Да и веников, думаю, нет давно. Когда сам был живой, Леонид, тот ходил в баньку… Любил попариться, Лёшенька.

Женщина вздохнула, и я отвернулся от лестницы.

«Мало ли кому понадобилось мести эти шершавые доски, — метнулась ленивая мысль. — Их, может, вымыли после всего, что здесь было…»

Из сеней мы вошли внутрь дома. На месте громадного пролома в беленой стене зияла свежая кирпичная кладка с торчащими из неё стальными прутками и засохшим раствором. На полу валялись крошки битого кирпича, а поперек зала стояла всё та же железная кровать — без матраца и подушек.

— Где тут искать-то? — озабоченно спрашивала Лидия Алексеевна, бродя по дому. — Может, здесь?

Кругом была утварь топорной работы, чужое имущество, достойное свалки. Необходимость запускать свои руки в этот скарб не вызывала у меня восторга.

— У них же вот тут сундук стоял. Точно, был вот на этом месте! — воскликнула старуха, метнув взгляд на давно немытые окна. — От стариков им сундук достался и здесь вот стоял.

О том, что здесь когда-то находилась мебель, говорила все та же пыль со следами квадратных ножек.

— Не пойму, — рассуждала старуха. — Еще когда Вялов приезжал с прокурором, сундук здесь был.

Время меня поджимало, поэтому я принялся за осмотр. Просто взял и пошел вдоль стен, слева направо, впиваясь глазами в пространство. Комод. Старая кукла под окном — без волос, но с ресницами. Конь на колесиках. Шкаф с раскрытыми дверцами. Старые пальто, давно вышедшие из моды. Диван. В углу свалена куча тряпья вперемешку с пожелтелыми газетами. Крошки битых кирпичей…

Я вернулся к комоду, выдвинул левый верхний ящик и увидел в нем целый ворох катушек с разноцветными нитками. Отдельно, в жестяной банке из-под леденцов, покоились старые пуговицы. В остальных ящиках лежала та же дребедень, которая ничего не говорила о тех, кто с такой легкостью мог пудрить мозги окружающему люду.

Оставив комод в покое, я вернулся к куче тряпья. Подобрал с пола деревянные плечики и с их помощью принялся ворошить никому не нужное добро. Старинный сарафан. Пачка писем, перехваченная куском засаленной бечевки. Тонкий рулон черной ткани. Женские лифчики, трусы и множество штопанных носков.

Я рылся в этом хламе, пока не наткнулся на тонкую стопку тетрадей, обвязанных крест накрест бечевкой. Под перекрестьем лежала тонкая продолговатая книжица темно-синего цвета. Вынув ее из бечевочных пут, я понял, что держу в руках зачетную книжку студента. Внутри значилось, что сей документ выдан студенту Конькову Георгию Леонидовичу.

— Вот тебе, бабушка, и юрьев день, — сказал в изумленье.

— Что вы нашли? — оживилась Лидия Алексеевна.

Я протянул ей документ и, развязав веревку, стал рассматривать тетради. Это были конспекты за первый и второй курс, а также несколько контрольных и курсовых работ, выполненных в обычных тетрадях от руки.

Среди них оказалась также толстая общая тетрадь под названием «Конспект по судебной психиатрии». Тонким убористым почерком Гоша Коньков описывал здесь